Уважаемый суд, уважаемые участники процесса!

На скамье подсудимых у нас Сидоров Андрей Игоревич, молодой человек, который провел в изоляции от общества более 5 месяцев, но так и не понял, за совершение какого преступления он терпит такие лишения.
Никак не можем и мы, сторона защиты, и родственники подсудимого понять, на основании какого закона этот молодой человек такое долгое время находится под стражей, в то время как органы следствия и сторона гособвинения не добыли и не представили ни единого доказательства причастности Сидорова к совершению преступления /если вообще таковое преступление имело место/.
Однако мера пресечения давно уже стала мерой наказания, и тот, кто несет такое наказание, в принципе не может оказаться невиновным и оправданным, ведь тогда ряду должностных лиц придется признать свою несостоятельность. В подтверждение этого гособвинитель настаивает на том, что доказательств и причастности и виновности моего подзащитного к сбыту наркотического вещества достаточно для того, чтобы признать его виновным и лишить свободы, однако эти доказательства, стоит только повнимательнее к ним приглядеться, рассыпаются в пыль, из которой, собственно, и состоит все уголовное дело.

Давайте обратим внимание на показания Мацнева и на него самого. Молодого человека, и без того оказавшегося в сложной жизненной ситуации, поместили в такие психологически невыносимые условия, когда условием освобождения стало «чистосердечное раскаяние». О его состоянии во время допроса мы можем судить не только из его показаний, но и из протокола его допроса от 29.09.2005, где им лично выполнена надпись: «Мною прочитано с моих слов прочитано верно!».
Раскаяние это может формулироваться разными людьми по-разному, но не без помощи заинтересованных лиц и, припомнив старые обиды, Мацнев сформулировал свое раскаяние как пособничество в приобретении амфетамина у Сидорова Андрея Игоревича. При этом он, зная Сидорова достаточно хорошо, не смог указать ни фамилии, ни отчества, ни места жительства последнего. Потом уже, поскольку иного выхода не было, Мацнев вспомнил и фамилию, и отчество приятеля. Взамен на такие показания, позволяющие органам наркоконтроля выполнить квартальный план, Мацнев отправился домой со взятой на себя обязанностью сотрудничать с указанными органами. Полагаю, органы расследования осознавали, что оснований для привлечения Сидорова к уголовной ответственности только на основании показаний Мацнева недостаточно, поэтому названное сотрудничество заключалось в провоцировании Сидорова А.И. на совершение преступлений, связанных с оборотом наркотиков. Однако такие разработки результатов не дали, и тогда из ниоткуда возник рапорт о том, что «проведенными оперативно-розыскными мероприятиями установлено, что неустановленным лицом, незаконно сбывшим наркотическое средство амфетамин гр.Мацневу Д.А. 14 сентября 2005 года в 19 часов 50 минут возле подъезда дома 129 по пр.Ленина г.Обнинска является гр.Сидоров Андрей Игоревич, 1983 года рождения». Допрошенный в ходе судебного разбирательства свидетель Лящук пояснил, что личность Сидорова «по памяти» устанавливал он /при этом не пояснив, каким образом ему удалось это сделать, какие ОРМ проводились/, однако данный рапорт составлен иным лицом.
Статус этого документа в уголовном деле я уже оспаривала и на данный момент мое мнение о недопустимости данного доказательства и невозможности построения на его основе обвинительного приговора не изменилось.

Обратимся к показаниям свидетелей Лящука и Носова. Оба оперативных работника УФСКН работали в паре, однако показания одного не соотносятся с показаниями другого. Лящук утверждает, что производил за Забелиным постоянное наблюдение в течение почти целого дня /видимо, физиологические потребности ему чужды/, Носов же постоянно терял Забелина из виду. В итоге, не поинтересовавшись личностями всех остальных контактировавших с Забелиным лиц, обратили особое внимание на Мацнева, получившего от Забелина деньги и, по непонятным причинам бросив объект наблюдения, который остался стоять у дома 132 по проспекту Ленина, начали наблюдение за Мацневым. Оба прекрасно запомнили и все происходящее, и всех участвующих лиц, однако место передачи и свое местонахождение в момент передачи так пояснить и не смогли /посмотрите на приобщенные к материалам уголовного дела фотографии здания №129 по пр.Ленина и прилегающей территории и вы обнаружите, что там нет ни кустов, ни иных заграждений, за которым, спрятавшись, можно остаться незамеченным, нет на расстоянии 30-50 метров и той дорожки, с которой якобы производил наблюдение Лящук/. Профессионалы - оперативные работники, обладающие соколиным зрением, не увидели и не зафиксировали номера автомобиля «Ока» /не говоря ужо том, чтобы установить его принадлежность/, не запомнили и не смогли описать административное здание, у которого якобы и происходила эта встреча /хотя, как пояснили, сами ходили и смотрели номер данного здания/.
При этом прошу суд обратить внимание на то, что непосредственный объект наблюдения - Забелин все это время был предоставлен самому себе и волен был делать все, что ему вздумается. А оперативные работники, предполагая, что на их глазах совершается преступления, пренебрегли возложенными на них законом обязанностями и не пресекли правонарушение.
Кроме того, по каким-то причинам не представилось возможным произвести фотосъемку и изготовить фотографии, прямо указывающие на Сидорова как на лицо, встречавшееся в тот день с Мацневым. Данные факты наводят на мысль о том, что такое положение вещей именно и удобно органам расследования.

Оба свидетеля утверждают, что запомнили и зафиксировали бы, если бы Забелин встречался еще с кем-то или передавал кому-либо деньги, однако такие факты имели место, это отражено в составленном ими же акте наблюдения, о котором речь пойдет ниже.
У меня показания данных свидетелей не вызывают доверия: на все вопросы, имевшие наиболее важное значение для установления истины, свидетели отказывались отвечать, прикрываясь государственной тайной. И это при том, что результаты ОРД, представляемые суду, следователю должны быть рассекречены. Документов, на которые они ссылаются, в материалах уголовного дела нет, не указаны источники получения данных и информации, нет сведений о проводимых ОРМ. Почему мы должны доверять показаниям оперативных работников, ведь занимаемая должность не является презумпцией честности и объективности?
Показания данных свидетелей не вызывают доверия и по другой причине: протоколы их допросов в ходе судебного разбирательства не оглашались, однако участники процесса знакомы с материалами дела и могли заметить, что оба протокола идентичны, списаны сначала с акта наблюдения, а затем один с другого, лишь изменены фамилии допрашиваемых. Более того, неустановленное лицо /как указано в акте наблюдения/, передавшее Мацневу неидентифицируемые при наблюдении объекты, в протоколе допроса трансформировалось в Сидорова Андрея Игоревича, при этом следователь даже не потрудился выяснить у допрашиваемых лиц, каким образом они узнали о том, что данным лицом является Сидоров А.И., не представили его свидетелям для опознания.
Допрошенный в судебном разбирательстве Лящук всю значимую информацию по уголовному делу почерпнул от Мацнева /он сам указал, что знает о том, что, когда и кем передавалось со слов Мацнева/. Как можно доверять изложенным сведениям, если они почерпнуты из негодного источника?
Носов, будучи более объективным, сначала много раз указывал, что уверенно видел, что предметом передачи были несколько небольших свертков в блестящей бумаге, даже диаметр указывал, однако после замечания прокурора о том, что предыдущий свидетель упоминал коробок, сразу же согласился, что предметом передачи мог быть и коробок.
При этом, оперативные работники, продолжив наблюдение за Мацневым, вернулись к Забелину, где опять же потеряли его из виду, когда оба /Мацнев и Забелин/ зашли в подъезд дома12 по пр. К Маркса, что там происходило, неизвестно, пробыли там некоторое время и лишь потом, когда Мацнев уже удалился, Забелин был задержан. Что помешало работникам правоохранительных органов задержать сразу обоих молодых людей, также что помешало им произвести осмотр подъезда с целью отыскания следов наркотических средств, коробка /который впоследствии ни изъят, ни обнаружен не был, соответственно, не установлено было соответствие вещества в коробке и вещества, изъятого у Забелина/, что помешало установить личности молодых людей из компании Забелина и иных фигурирующих в акте наблюдения лиц остается тайной.

Прошу суд вернуться к рассмотрению вопроса о признании акта наблюдения недопустимым доказательством. Хотя он, в целом, совершенно не свидетельствует о причастности Сидорова к изложенным в нем событиям /это, скорее, показания Мацнева подведены под данный акт/. Акт наблюдения в большей части не соотносится с показаниями свидетелей, содержит сугубо субъективное изложение событий и составлен «по памяти». Он также содержит сведения о том, что к Забелину подъезжал автомобиль, он переговаривался к сидящими в автомобиле людьми, что категорически отрицают Лящук и Носов. При этом фактическое наблюдение было начато гораздо раньше того времени, которое отражено в акте, то есть акт содержит лишь описание некоторых событий, вырванных из контекста событий того дня по усмотрению оперативных работников.

Обратим внимание на место совершения предполагаемого преступления, которое очерчено как район дома 129 по пр.Ленина. Какой радиус имеет данный район и где он заканчивается? Как уже было сказано, ни один из оперативных сотрудников не смог указать или показать на карте место, где происходила встреча якобы Сидорова с Мацневым. При этом не ориентирующиеся в городе Лящук и Носов с уверенностью называют дом 129 по пр.Ленина “ДПП”, так называемый, а местный Мацнев указывает на СЮТ, административное здание, имеющее номер 131. Так какое именно место является местом преступления /если преступление, по мнению гособвинителя, было совершено/? Чьим показаниям в данном случае отдать предпочтение? Мацнева – поставить под сомнение все показания и труды оперативных работников, Мацнева – поставить под сомнение его показания, на которых и зиждется все это шаткое дело.

Кроме того, неоднократно отмечалось, что оборот амфетамина не запрещен, а лишь ограничен. Никто не потрудился выяснить у Сидорова, у Забелина, у Мацнева: может, им необходимо и назначено было лечение с применением лекарственных препаратов, содержащих данное наркотическое вещество.

Никто вообще не потрудился допросить Забелина по настоящему уголовному делу, выяснить у него вопрос о происхождении изъятого наркотического вещества.
Мацнев Д.А указывает, что передал Забелину В.М. спичечный коробок «Балабаново» /в деле он фигурирует кА «Балабано». Вещество же, обнаруженное у Забелина при задержании, было упаковано в целлофановый пакет от сигаретной пачки. Никаких фактов, указывающих на то, что вещество, изъятое у Забелина В.М., было передано ему Мацневым, не имеется, то есть идентичность содержимого коробка, переданного Мацневым Забелину, и вещества, изъятого у Забелина, не установлена. Следовательно, нет оснований говорить о том, что в приобретенном Мацневым коробке /если у кого-то он его и приобретал/ было наркотическое вещество, Мацнев может добросовестно заблуждаться.

Результатов дактилоскопической экспертизы, которые свидетельствовали бы о том, что свертки с амфетамином, изъятые у Забелина, когда-то находились в руках Сидорова, в материалах дела нет.

Неоднократно ставился на рассмотрение суда вопрос о признании судебно-химических экспертиз недопустимыми доказательствами, и мнение по данному вопросу у меня не изменилось.

Прошу суд также обратить внимание на квитанции о приеме наркотических средств на хранение: масса принятого на хранение вещества не соответствует массе вещества, оставшегося после проведенных экспертиз.

Алиби Сидорова не опровергнуто.

Уважаемый суд, это мое толкование событий, мои выводы по уголовному делу. Но нет оснований считать их неправдоподобными, поскольку они не менее, а гораздо более правдоподобны, чем версия следствия и гособвинения.

Считаю, к закону нужно подходить буквально, а не использовать способ расширительного толкования, когда все прямо не запрещенное становится разрешенным, а нормы о допустимости и относимости толкуются расширительно только в пользу госорганов, но никак не обыкновенных людей, которым не повезло очутиться на скамье подсудимых.

Уровень расследования данного дела вызывает недоумение. Еще большее недоумение вызывает настойчивое нежелание стороны гособвинения признать несостоятельность обвинения и отказаться от его поддержания по такому делу, в котором доводов, опровергающих позицию обвинения, преобладающее большинство.
Госорганы по существу сами признают свою несостоятельность таким безалаберным отношением к осуществлению предварительного расследования, но, тем не менее, не боятся представить такое пустое дело на рассмотрение суда. И чем больше обвинительных приговоров выносится по таким ущербным делам, тем больше невиновных людей отправляются отбывать наказание.

Я не говорю об альтернативе, не прошу принять во внимание какие-то данные о личности моего подзащитного и иные факты в качестве смягчающих, если суд не согласится с моим мнением, поскольку альтернативы здесь нет и быть не может: при отсутствии доказательств единственное логичное и законное завершение данного процесса – вынесение оправдательного приговора.